Hela

я и Хель

Смерть сидит в твоем кухонном кресле

за столом, одетая тьмой.

Сквозь одежду не видно,

что там, внутри —

кости? вопли страдающих душ? —

ну и то хорошо. Она

презрительно щелкает пальцами: «Нет.

Я пришла не за телом твоим».

Облегченно вздыхаешь. Расслабься.

Должно быть, это ошибка.

«Я пришла за твоей душой».

Значит, все еще хуже! «Пиши, —

говорит Она властно. — Бери карандаш и бумагу.

Пиши обо всем, что тебя разрывает

на боль и любовь,

обо всем, что двояко,

о том, что ты любишь и в этой любви ненавидишь.

Пиши обо всем,

что тебя возвращает к затверженным старым привычкам».

 

Ты пишешь,

ты плачешь, как мать сыновей,

преступивших законы, и думаешь:

кто же из них осужден

до конца своих дней? Вот ребенок, любимая,

дело всей жизни, друзья, убежденья.

Куски твоей плоти. Готово.

Кладешь карандаш. «Выбирай, —

говорит Она. — Можешь оставить одно.

Как подарок на память.

Остальное должно уйти».

 

А, так вот они где —

кости мертвых и вопли страдающих душ:

не в Ней, а в тебе. Может, все-таки, лучше

пускай забирает тело?

Ты готов умереть за всю эту боль и любовь?

Который из пальцев оставить?

Которому сыну души твоей

страшный подарок вручить —

ларец священной вины

перед теми, кто умер,

чтоб он, единственный, жил?

Право, лучше бы вместо Нее

здесь сидел Ее муж: Он бы мог

понукать тебя, хмуриться, топать ногой на тебя

и твердить, и нудить об одном,

день за днем, год за годом,

но Он бы не стал,

вот так,

за ворот тебя — и в ворота,

неважно, готов или нет,

а придется. Он — Голос,

зовущий исполнить, что дóлжно,

Она — непреклонная Сила,

которая просто берет и ведет тебя

выполнить долг. И Она

не согласна терпеть

и не даст колебаться в сомненьях:

«Одно, — говорит Она. — Все остальное

уйдет. И уйдет навсегда,

без возврата. Взаправду.

Никаких “отменить”, никаких “всего лишь игра”».

 

У тебя три секунды,

делай выбор и сбрасывай груз.

Потому что ворота,

в которые надо пройти, —

не огромный портал:

они узки и тесны,

словно вход в Ее лоно;

с тяжелым мешком на закорках туда не пролезешь,

а после — не сможешь взлететь. «Ты пойми, —

говорит Она тихо, и ты понимаешь:

других объяснений не будет,

во все остальное придется поверить, —

когда-нибудь ты добредешь до неровной дороги,

покрытой камнями и ямами,

это

будет твой истинный путь,

и чтобы на нем не погибнуть,

тебе остается одно:

идти налегке».